Алексей Кандауров

(продолжение)

6. Гибель заключенных в местах лишения свободы и ГУЛАГе: 1923–1954 годы

В начале ХХ века в царской России численность заключенных, включая политических, выглядела относительно умеренной. В 1902 году в местах лишения свободы, включая ссылки, находилось 80 782 мужчины и 8069 женщин, всего 88 851 человек — более чем на 130 млн. населения империи[1]. 1 узник приходился округленно на 1500 человек.

На протяжении следующих десяти лет количество заключенных увеличивалось, в первую очередь под влиянием двух факторов: а) общего демографического роста населения и его омоложения; б) драматических событий Первой русской революции 1905–1907 годов и её социальных последствий, включая всплеск преступности. В итоге в 1906 году в системе мест лишения свободы находились 111 тыс. человек, в 1908-м — 170 тыс., а зимой 1911-го — 174 733 человека, в том числе 1331 политический заключенный (скорее всего, без ссыльных) — примерно на 158 млн. населения Российской империи (без Великого княжества Финляндского)[2]. В итоге зимой 1911 года округленно 1 узник приходился на 905 человек, а 1 политический — на 118 700 человек. 

По состоянию на 1 февраля 1917 года общая численность заключенных снизилась, составляя 155 964 человек (без малолетних детей при арестантах), в том числе 6737 политических (скорее всего, вместе с ссыльными)[3], примерно на 174,5 млн. населения (без Великого княжества Финляндского).

Таким образом, накануне революции округленно 1 узник приходился на 1119 человек, а 1 политический и политссыльный — на 25 900 человек. Если численность осужденных за общеуголовные преступления сократилась, то количество политических выросло, очевидно в связи с оживлением революционного движения в условиях Первой мировой войны.

Поражение сил национального сопротивления и победа Коммунистической партии в гражданской войне, создание и развитие однопартийного государства в 1920–1930-е годы привели к фантастическому росту численности узников в местах лишения свободы, как бытовиков, так и жертв политических репрессий. К последним относились не только «каэры» — «контрреволюционеры» осужденные по 58-й статье, но спецтрудпоселенцы, ставшие жертвами массовых депортаций. Для периода 1930-х годов — это, в первую очередь, раскулаченные крестьяне, казаки, скотоводы и члены их семей, большевиками принудительно выселявшиеся из родных мест, и расселявшиеся в отдаленных спецтрудпоселках (Западно-Сибирский край, Северный край и т. д.), как правило в местах непригодных для жизни. С середины 1930-х годов они входили в систему Главного управления лагерей (Гулаг) ОГПУ-НКВД СССР. Численность заключенных в Советском Союзе устойчиво возрастала с 1927–1928 годов, а во время коллективизации (1930–1932) и «ежовщины» (1937–1938) в следственные изоляторы, тюрьмы, лагеря, колонии и спецпоселки хлынул новый поток узников.

Зимой 1939 года в гулаговской системе содержались:

1. «Каэров» — округленно 700 тыс. (тюрьмы, колонии, лагеря, этапы).
2. Осужденных за другие преступления — округленно 1,3 млн.
3. Трудпоселенцев (раскулаченные и др.) — округленно 990 тыс. человек (в том числе детей и подростков до 16 лет — 385 тыс.)[4].

В итоге зимой 1939 года в гулаговской системе содержались округленно 3 млн. человек (без ссыльных), из которых примерно 1,7 млн. (56 %: «каэры» и трудпоселенцы) были жертвами большевистских репрессий и террора — при общей численности населения СССР в 167,7 млн. человек. Таким образом,  накануне Второй мировой войны в Советском Союзе округленно 1 узник приходился на 56 человек, а 1 политический репрессированный — на 99 человек.

Через 14 лет доля узников, включая политрепрессированных, достигла невиданных показателей за всю отечественную историю. В гулаговской системе содержались:

1. «Каэров» — округленно 490 тыс.
2. Осужденных за другие преступления — более 1,7 млн.
3. Спецпоселенцев — более 2,7 млн. (в том числе детей и подростков до 16 лет — более 885 тыс.)[5].

В итоге зимой 1953 года в гулаговской системе содержались округленно не менее 5 млн. человек (без ссыльных), из которых примерно 3,2 млн. (64 %: «каэры» и спецпоселенцы) были жертвами большевистских репрессий и террора — при общей численности населения СССР в 188,7 млн. человек.

Таким образом, накануне смерти секретаря ЦК ВКП(б) Иосифа Сталина округленно 1 узник приходился на 38 человек, включая младенцев, детей, подростков и глубоких стариков, а 1 политический репрессированный в гулаговской системе — на 59 человек. Это был один из главных результатов Октябрьского переворота 1917 года и деятельности Коммунистической партии.

Один узник на количество человек в населении страны:  

Один политрепрессированный узник на количество человек в населении страны:  

В царской России смертность заключенных в местах лишения свободы в период с 1885-го по 1915-й годы составила примерно 126 тыс. человек[6]. Главными причинами летальных исходов становились такие болезни как тиф, холера и туберкулез. При этом в силу развития прогресса, постепенной гуманизации исправительной политики, совершенствования достижений медицины и расширения общественных усилий по попечению о лицах, отбывавших наказание, вполне уместно прогнозировалось снижение смертности заключенных.

Однако в Советском Союзе в 1923–1953 годах смертность заключенных приняла чудовищные масштабы. Главная причина заключалась не только в отсутствии общественного контроля, а в том, что карательная политика руководителей Коммунистической партии и создателей гулаговской системы неизбежно вела к массовой гибели заключенных. Во-первых, потому что большевики пытались добиться самоокупаемости принудительного труда и максимальной эксплуатации осужденных, а во-вторых, они планомерно ужесточали режим содержания вкупе с условиями труда и быта. Зимой 1924 года кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) и председатель ОГПУ Феликс Дзержинский писал по поводу карательной политики Коммунистической партии: 

«Если мы желаем победить, мы должны быть жестоки и к себе, и к другим <…> Никакого классового признака самого преступника [курсив Дзержинского] не должно быть. Само преступление по своему существу должно определяться по классовому признаку, то есть насколько оно является опасным для власти рабочих и крестьян, долженствующих осуществлять коммунизм. <…> Наказание не имеет ввиду воспитание преступника, а ограждение от него Республики и воспитание общественного мнения трудящихся для того, чтобы в их среде не могли психологически воспитываться преступники и классовое терроризирование общ[ественного] мнения классовых врагов трудящихся.

Республика не может быть жалостлива к преступникам и не может на них тратить больших средств — они должны покрывать своим трудом расходы на них. Ими должны заселяться пустынные, бездорожные местности — на Печере, в Обдорске и пр.»[7].

Прямым результатом подобных идеологических установок стала массовая смертность заключенных в тюрьмах, колониях и лагерях СССР в первую очередь от непосильного труда, а также от пеллагры, дистрофии, малярии и других заболеваний. «В результате истощения и потери трудоспособности заключенные перестают быть рабочей силой, — писал Гвардии майор Красной армии Вячеслав Артемьев, служивший в 1938–1939 годах в должности начальника штаба военизированной охраны Карагандинских лагерей НКВД СССР, — их сбрасывают со счетов и только разве то, что их не уничтожают физически создает разницу между ними и рабочим скотом. Но и при этом они обречены в большинстве своем на медленное умирание в инвалидных и санитарных лагерных пунктах, что, в сущности, почти равносильно уничтожению»[8]. В истории ГУЛАГа чудовищными по смертности оказались 1933 год, когда умерли более 15 % заключенных от среднесписочного состава, 1942-й, когда умерли почти 25 %, и 1943-й, когда умерли 22,4 % состава заключенных[9]. При этом в официальную статистику не включались, например, так называемые «сактированные» заключенные, то есть списанные по акту. Лагерная администрация, чтобы не портить показатели, практиковала освобождение доходяг, которые умирали прямо за лагерными воротами — формально уже на свободе — и поэтому не показывала их смертность в отчетах. Как оценить ее примерные совокупные показатели за весь период 1923–1954 годов, чтобы хотя бы представлять себе возможный порядок цифр?..

По официальным учетным сведениям за период 1930–1954 годов в лагерях, а также отчасти в тюрьмах и колониях погибли округленно 1,6 млн. заключенных[10]. Однако если прибавить к этому умерших за период 1923–1929 годов, скончавшихся в тюрьмах и колониях за годы, по которым отсутствует официальная статистика, умерших в следственных изоляторах, на этапах, сактированных и неучтенных заключенных, то итоговая цифра жертв может достигнуть отметки в 2,3–2,5 млн. человек[11].

[1] Отдел IV. Народная нравственность // Русский календарь на 1905 г. А. Суворина. СПб., 1905. С. 158.

[2] Беляев В. Н. Россия в начале ХХ века. Ч. 4. Преступность и пенитенциарная система // Посев (Франкфурт-на-Майне). 1983. Ежеквартальный выпуск II. С. 92; Шебалков С. В. Тюрьма в России в конце XIX — начале ХХ века и ее исправительное значение // Ученые записки Казанского университета (Казань). 2014. Т. 156. Кн. 3. С. 113.

[3] Детков М. Г. Тюрьмы, лагеря и колонии России. М., 1999. С. 83, 85.

[4] См. документы (спецсправки отделов ГУЛАГ 1939): № № 9–10 // История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов. Собрание документов в семи томах. Т. IV / Составители: И. В. Безбородова, В. М. Хрусталёв. М., 2004. С. 73, 75–76 (количество «каэров» в тюрьмах и колониях получено расчетным путем на основании приведенных здесь сведений о доле «каэров» в лагерях НКВД); Док. № 69. Письмо наркома внутренних дел Л. П. Берии… 1 июня 1939 // Там же. Т. V / Составитель Т. В. Царевская-Дякина. М., 2004. С. 270.

[5] См. документы (справки): № № 50 и 54 // Там же. Т. IV. С. 131, 135; Документ № 213. Справка о количестве спецпоселенцев… // Там же. Т. V. С. 714. 

[6] Наконечный М. Ю. Смертность заключенных в отечественной пенитенциарной системе в 1885–1915 и 1930–1953 годах // Труды II Международных исторических чтений, посвященных памяти профессора, Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Николаевича Головина (1875–1944) / Составители: К. М. Александров, О. А. Шевцов, А. В. Шмелёв. СПб., 2012. С. 332.    

[7] Цитируется по: Документ № 98. Письмо Ф. Э. Дзержинского… 17 февраля 1924 // Плеханов А. М. ВЧК-ОГПУ в годы новой экономической политики 1921–1928. М., 2006. С. 610–611.

[8] Цитируется по: Александров К. М. Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований Комитета освобождения народов России 1943–1946 гг. СПб ИИ РАН. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб., 2015. Л. 130. 

[9] Документ № 103. Справка о смертности з/к в системе ГУЛАГа за период 1930–1956 гг. // ГУЛАГ (Главное управление лагерей) 1918–1960 / Составители: А. И. Кокурин и Н. В. Петров. М., 2002. С. 441. 

[10] Там же. С. 442. 

[11] Настоящие оценки примерно совпадают с последними расчетами М. Ю. Наконечного, защитившего докторскую диссертацию, которая посвящена проблеме статистических оценок смертности в ГУЛАГе в 1930–1950-е годы.