Zum Inhalt springen

Алексей Кандауров

 

Большевики и казачество: скорбные даты

            Зимой 1930 года сотни тысяч хлеборобов отправились на муки и смерть.

Во многих регионах СССР выполнение чекистами оперативного приказа № 44/21 заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды началось 5–6 февраля. Раскулачивание — принудительное изъятие имущества, зачастую вплоть до изъятия одежды, посуды и нижнего белья — сочеталось с арестами глав семей и последующей депортацией в отдаленные районы страны, включая Западно-Сибирский и Северный края. Раскулачиванием занимались преимущественно представители местного сельского актива, арестами «кулаков» по 1-й категории — оперуполномоченные ОГПУ.

На местах ликвидация «кулачества» сопровождалась грабежами, издевательствами и насилиями. Сотрудники ОГПУ докладывали по инстанции о положении на местах за зиму и первую неделю марта:

«Шахтинско-Донецкий округ Северо-Кавказского края (СКК) РСФСР.

У кулаков, попов, бывших торговцев забиралось все, вплоть до крестов и риз. В поселке Морозовский одного попа и членов его семьи переодели в рваное платье.

Терский округ СКК РСФСР.

Ликвидация кулацких хозяйств в районе сопровождалась многочисленными случаями издевательства над раскулаченными, изъятием всего имущества вплоть до не стираного белья и т. п. В результате этого во многих селах района отмечается отрицательное настроение среди бедняцко-середняцких масс села и станицы».

По данным Полномочного представительства (ПП) ОГПУ по СКК в 10 округах края (Донецком, Шахтинском, Сальском, Ставропольском, Терском, Донском, Кубанском, Армавирском, Майкопском и Черноморском) к зиме насчитывались 1 млн. 175 тыс. 778 единоличных хозяйств, из них в 1930 году объявили «кулацкими» пока 42 303 (3,5 %). Из них выселили 22 288 (в том числе 10 434 — в отдаленные районы и местности СССР по этапу), остальные, как докладывали чекисты, «распылились» или самораскулачились: то есть бежали с членами семей из родных станиц и сел, куда глаза глядят, бросив дома и имущество.

Из СКК 1-й эшелон с раскулаченными и членами их семей вышел ночью 10 февраля, 2-й — 11-го, 3 — 13-го, 4-й — 14-го, и т. д. В каждом составе находились примерно 1600–1700 человек. В одном из писем хлеборобы писали родным и близким, оставшимся в Шахтинском округе СКК:

«В дороге нам пришлось переживать душераздирающие картины, как-то: смерть детей, матерей, роды и в вагонах, и на подводах, смерть рожениц и потерю детей в лесу, а теперь нас настигает настоящий голод».  

В другом источнике сообщалось о прибытии раскулаченных в Мурманск:

«Дети умирают от холода. Сильный кашель и рвота. Маленькие дети до 3 лет у нас все перемерли».

Результаты террора по официальной статистике выглядели так:

За 1930-й год в селах и деревнях были арестованы примерно 290 тыс. человек. Через «тройки» ОГПУ прошли 179 620 человек, из них приговорены к расстрелу 18 966, к тюремному заключению — 99 319 человек, к ссылке — 47 048 человек, передано органам юстиции или освобождены — 14 287. В целом по Советскому Союзу самые большие проценты репрессированных «тройками» дали Украина (12,4 %) и Северо-Кавказский край с бывшими казачьими областями Дона, Кубани и Терека (11,3 %). 

            В 1930–1931 годах депортациям в отдаленные районы СССР подверглись 381 026 семей, насчитывавшие 1 803 392 человека, в том числе с территории СКК — 38 404 семьи (171 933 человека). К сожалению, выделить среди них долю донцов, кубанцев и терцев пока не представляется возможным, как и казаков других войск, подвергавшихся высылкам из своих регионов в места непригодные для человеческого существования.

            Наспех строившиеся землянки и бараки были непригодны для жилья.

            «С земли снег не убран, первые нары на земле (снегу), крыша просвечивает (положены не вплотную жерди, сверху еловые ветви, засыпаны мерзлой, осыпающейся землей), крыша начинается с земли, — отмечали в докладной записке от 20 марта 1930 года инспектора Наркомздрава и НКВД РСФСР, обследовавшие спецпоселки под Архангельском. — Полов нет, при таянии снега и земли неизбежно будет большая грязь». Для каждого спецпереселенца устанавливались суточные нормы довольствия (в граммах): хлеб — 300, картофель — 100, селедка — 75, крупа — 30, мука — 2, лавровый лист — 0,25 (всего 1300 калорий). Ребенку полагались еще 6 грамм сахара и 7 грамм растительного масла.

            Однако голодный паек сопоставимый с лагерными нормами людям не выдавался или выдавался не полностью, поэтому среди спецпереселенцев продолжалась массовая смертность от голода и болезней. «Наша работа страшная, много людей убило соснами, много умерло, и много людей пухнет с голоду, и много с ума сходят, так что страшно смотреть, — писал летом 1930 года односельчанам один из раскулаченных, высланный с семьей в Северный край. — Вы спрашиваете, как нас питают — хуже собак, хороший хозяин собаку лучше кормит, чем нас здесь».  В Архангельском округе спецпереселенцы от кошмарного существования топились в Северной Двине и бросались под поезда узкоколеек.

            Вопрос о том, сколько раскулаченных и членов их семей погибли в так называемой «кулацкой ссылке» за период с 1930-го по 1940-й годы остается предметом полемики. Хотя с середины 1930-х годов спецпоселки и входили в систему ГУЛага НКВД, категорию умерших «спецпоселенцев» необходимо четко отделять от заключенных, скончавшихся в тот же период в лагерях, тюрьмах, колониях, следственных изоляторах, на этапах и пересылках.

Современные защитники большевистской партии — всех видов, расцветок и мастей — вообще не считают погибших раскулаченных крестьян жертвами сталинского режима: формально ведь их никто не расстреливал: сами умерли. Но подобные заявления циничны и предельно лживы. В середине декабря 1946 года донской казак, генерал-майор Сысой Бородин — белоэмигрант, офицер Императорской, Русской и власовской армий, находившийся в американском лагере военнопленных в Баварии — записал в дневнике рассказ одного из власовцев, который в начале 1930-х годах работал на лесозаготовках по соседству со спецпоселками для раскулаченных: 

«Свалишь дерево, начнешь прижимать его к земле и увидишь в начинающем оттаивать снегу кучку. А когда рассмотришь — трупы отца, матери и малых деток, в скорчившемся виде. Это — из административно-высланных. Уходили и погибали в лесу. Часто попадались такие “кучки”. Мы брали их и сбрасывали в топкие болота. “Хлюп!” и трупы скрывались, и от птиц, и от зверей… Верно — самые страшные, самые гиблые места были лагеря административно-высланных».

Очевидно, что раскулаченных в предвоенное десятилетие погибло гораздо больше, чем заключенных. Последних хотя бы минимально кормили, а депортированные начинали вымирать уже в эшелонах. По официально объявленной статистике, в 1932–1940 годах в так называемой «кулацкой ссылке» умерли 389 521 человек, не считая погибших в побегах.

Однако самая высокая смертность отмечалась в 1930–1931 годах.

За период с зимы 1930 года по 30 сентября 1931 года органы ОГПУ определяли общее число спецпереселенцев в 2 437 тыс. человек. В эту цифру включались не только депортированные и прибывшие к новому месту жительства по этапу, но и местные раскулаченные, которых большевики отправили в спецпоселки в свои районы. Но на 1 января 1932 года спецпереселенцев осталось лишь 1 317 тыс.: убыль за 1930–1931 годы превысили 1,1 млн. человек. Не все из них погибли — кто-то бежал, кто-то добился освобождения и возвращения, но основную категорию убыли составили умершие.

Таким образом, между 1930-м и 1940-м годами общее количество раскулаченных хлеборобов, включая членов их семей, погибших на этапах и в спецпоселках в результате нечеловеческих условий труда и жизни может быть оценено в пределах 1,1–1,3 млн. человек. Часть из них составляли казаки из областей бывших казачьих войск, но оценить их долю еще предстоит историкам по результатам изучения материалов о составе населения спецпоселков.  

 (Продолжение следует)