Zum Inhalt springen

Алексей Кандауров

 

Большевики и казачество: скорбные даты

            В конце 1929 года обстановка в СССР обострилась до крайности.

            Распределение продовольствия по карточкам в советских городах ситуации не спасало. В Сибири и Дальневосточном крае власти сокращали нормы выдачи хлебных пайков, во Владимире и Костроме не хватало сахара, рыбы и колбасы. Москвичам предлагали вместо мяса конину, но брать её не хотели — вызывала подозрения. Ярославские трудящиеся давились в очередях и дрались за дефицитные галоши. Рабочие потихоньку закипали, чекисты при помощи осведомителей фиксировали следующие заявления и разговоры:

            «Власть, как видно, умеет только грабить и разорять крестьянское хозяйство; при крепостном праве лучше жилось, чем сейчас, все конфискуют, отбирают» (Гурьевская фабрика, Средне-Волжский округ); «Социализм строят на костях рабочих и крестьян. Коммунисты — шкурники, морят народ голодом. Всех их надо перевешать. Надо власть дать тому, кто сможет наладить рабочую жизнь» (завод «Красногвардеец», Ленинград); и т. д.

            Одновременно в СССР развивалась система параллельного снабжения представителей аппарата Коммунистической партии, сотрудников ОГПУ и других привилегированных групп населения. Русский мыслитель Иван Ильин, находившийся в изгнании, назвал режим на родине какистократией: властью худших. И исторического времени у них оставалось очень немного.

            В декабре чекисты зафиксировали более 80 массовых выступлений в сельской местности, в первую очередь в Центрально-Черноземной области и Средне-Волжском крае РСФСР. Почти половина из них связывалась с крестьянскими протестами против гонений на Церковь и подавления религиозной жизни, а треть — со свирепыми хлебозаготовками, когда хлеборобов заставляли продавать хлеб по низким закупочным ценам. «Ничего не пожалею, последнюю корову отдам, лишь бы уничтожить эту проклятую власть и придушить всех стервецов-коммунистов. Мы с нетерпением ждем объявления войны, тогда мы рассчитаемся со всеми коммунистами и с теми, кто их поддерживал. Недолго будут грабить нас теперь, скоро настанет и для нас час», — такие заявления звучали среди крестьян в Муромском округе Нижегородского края РСФСР.

            21–22 декабря состоялось массовое протестное выступление в станице Махошевской Майкопского округа Северо-Кавказского края (бывший одноименный отдел Войска Кубанского). Местные власти растерялись. В станицу пришлось срочно отправить кадры двух эскадронов из состава 27-го Быкадоровского кавалерийского полка 5-й Ставропольской кавалерийской дивизии в количестве 18 человек под командованием политрука Машкина (в том числе 16 коммунистов и комсомольцев) с двумя пулеметами, так как в руках у людей появились не только колья, дубины, вилы, топоры, но и обрезы. Махошевцы, включая бывших красных партизан, протестовали против хлебозаготовок и ареста церковного сторожа. Кто-то донес в подразделение, что в станице прячут примерно 200 стволов нарезного оружия. Только увидев вооруженных всадников, толпа начала расходиться.

            Слухи о принудительном создании колхозов волновали хлеборобов.

            27 декабря Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин выступил с программной речью на конференции аграрников-марксистов. Он говорил о завершении большевистской революции в деревне и судьбе крестьянства, составлявшего в тот момент более 80 % населения СССР. К этой же категории формально относилось и население бывших казачьих станиц.

Партии предстояло «насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства», жестоко ломая всю крестьянскую жизнь, так как доля советских колхозов и совхозов выглядела очень скромной, по сравнению с преобладавшими единоличными хозяйствами. «Вопрос стоит так: либо один путь, либо другой, либо назад — к капитализму, либо вперед — к социализму. Никакого третьего пути нет, и не может быть, — внятно объяснил Сталин аграрникам-марксистам, и далее подвел черту под своими идеологическими установками: «Смешно и несерьезно распространяться теперь о раскулачивании. Снявши голову, по волосам не плачут». Голова, естественно, была селянской.

30 января 1930 года стало страшной датой для крестьян и казаков.

В этот трагический день члены Политбюро ЦК ВКП(б) — Иосиф Сталин, Клим Ворошилов, Михаил Калинин, Валериан Куйбышев, Вячеслав Молотов, Ян Рудзутак, Алексей Рыков, Михаил Томский — приняли драконовское постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Тем самым руководители Коммунистической партии отменяли законы об аренде земли и применении наемного труда, у «кулаков» конфисковывались средства производства, жилье, скот, хлеб. При этом еще пятью годами ранее тот же самый Калинин убежденно писал в одной из программных статей о том, что «кулака» в советской деревне не существует, это миф. Теперь «кулаками» стали клеймить трудолюбивых середняков и просто врагов партии, в чьей лояльности существовали сомнения. Кроме того, практика раскулачивания открывала широкие перспективы для мести и сведения счетов сельских маргиналов, комсомольцев и коммунистов со своими противниками.

Весь «кулацкий» контингент подразделялся на три категории.

«Кулаки» I категории (60 тыс. человек) подлежали немедленному заключению в концлагеря, а в особых случаях — расстрелу. По II категории планировалось выслать 245 тыс. человек на Север, в Сибирь, на Урал и в Казакскую АССР, входившую в тот момент в состав РСФСР. При высылке раскулаченным оставлялись минимум продовольствия, необходимые предметы домашнего обихода и элементарные инструменты. Деньги, включая вклады в сберкассы, подлежали конфискации, на каждую семью разрешалось оставить не более пятисот рублей или менее месячной зарплаты на человека. Многочисленных раскулаченных по III категории предполагалось лишить имущества и выслать, но расселять в своих районах.  

2 февраля заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода подписал специальный приказ № 44/21, предписывавший чекистам нанести сокрушительный удар по «кулачеству». Но реальный размах террора превзошел все установленные нормы.

            Учет особо опасных «кулаков» I категории осуществлялся чекистами и активом оперативным путем. Списки «кулаков» II категории составлялись на общем собрании колхозников и утверждались райисполкомами, определявшими и порядок выселения за пределы колхозов «кулаков» III категории. Здесь открывался простор для сведения счетов, удовлетворения зависти, мести со стороны деревенских маргиналов трудолюбивым соседям. Массовое раскулачивание на Украине и Урале, в Северо-Кавказском крае (СКК), Поволжье, ЦЧО начались в первой декаде февраля, и происходило параллельно с насаждением коллективных хозяйств. «В деревне всех грабят, лишают прав и выселяют. На политзанятиях политрук заявляет, что за границей рабочих эксплуатируют. Посмотрите, сколько у нас живет безработных и всем жрать нечего. Только бы заграница поднялась, а там мы бы перебили бы всех коммунистов, как сволочей, вилами бы перекололи. При Колчаке и то легче жилось», — такие разговоры фиксировали весной 1930 года чекисты среди бойцов артиллерийского дивизиона 21-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Сибирском военном округе.

            Реакция оказалась резкой и предсказуемой.

            «По всем национальным областям усиленно муссируются слухи о подготавливающемся весной восстании совместно с казачеством», — докладывал 8 февраля начальнику Штаба Рабоче-крестьянской Красной армии Иван Белов, командовавший войсками Северо-Кавказского военного округа.

(Продолжение следует)