Алексей Кандауров
БОЛЬШЕВИКИ и КАЗАЧЕСТВО: СКОРБНЫЕ ДАТЫ
Переход большевиков к новой экономической политике весной — летом 1921 года стал вынужденной уступкой до крайности раздраженному населению. Ленинский «военный коммунизм» привел огромную страну и её хозяйство к экономической и социальной катастрофе.
Производительность промышленности в 1921 году составляла 17 % от уровня 1913 года.
В 1913 году хлеборобы засеивали 87,4 млн. десятин, в 1922-м — 49,2 млн. десятин.
В 1913 году в России на душу собирали 490 кг зерновых, в 1921-м — 240 кг.
Количество паровозов упало с 19 тыс. в 1913 году до 7 тыс. штук в 1921-м,
Вагонов, соответственно — с 437 тыс. до 195 тыс. штук.
По состоянию на 1 января 1914 года в России находилось в обращении кредитных билетов на сумму в 1,6 млрд. рублей, на 1 января 1917 — в 9,1 млрд., в конце октября — в 19,6 млрд., а в 1921… 2,3 трлн. Покупательная способность ленинской пятидесятитысячной купюры равнялась довоенной царской копейке.
В 1912 насчитывалось 101 547 начальных школ, в 1922 — 55 тыс.
В царской России во время голода и холеры 1891/92 годов погибли 375 тыс. человек, в советском государстве в 1921–1922 годах — примерно 4,5 млн.
Крестьянские войны в Сибири и на Тамбовщине, волнения в армии — с матросским восстанием в Кронштадте — провоцировали неудержимый протест в Москве и Петрограде, который бы снес ленинскую диктатуру. Настроения людей в сельской провинции выглядели все более озлобленными. В одном из писем с Дона, попавшим в Белград, к товарищу председателя Донского Войскового круга Георгию Янову, казаки-повстанцы 28 станиц писали донцам за рубеж:
«Сговорились как один и заклинаем себя ради спасения родного Дона поднять восстание и перерезать всех коммунистов за своих братьев, которых они задушили и порасстреляли, когда возвернулись из-за границы, чтобы взяться за мирный труд, а они их повесили, лишь мы случайно убегли из Ростова, а теперь организовались и к нам присоединяются все казаки. Теперь мы просим, как-нибудь сделайте десант, а мы туда будем гнать и соединяться. Езжайте только с оружием в руках, не думайте, что раньше было, теперь вас со слезами и радостью примут, и женщины, и дети ждут вас, чтобы присоединиться и бить проклятых коммунистов. Я был в губернии, разговаривал с рабочими и отрядами Антонова, все как один сказали и говорят, чтобы Врангель шел или еще кто, или казаки, то все мы все как один порежем и разобьем коммунистов, и поставим Царя, и будем жить лучше по-старому <…> С нами Миронов Филипп Казьмич, мы его посекли, и он поклялся быть казаком и душить комиссаров <…>
В Болгарии Донские части Гундоровский, Калединский, Назаровский [полки], Военное училище, Корниловский, сообщают войска около 15 000. Так что же вы сидите, идите, мы зовем Вас».
Краски здесь отчасти сгущены, но настроения переданы убедительно.
История с Мироновым, если не легенда, то относилась к зиме 1920/21 годов.
В обычной ситуации проигравшая партия уступает власть победителю и переходит в оппозицию, чтобы завоевывать голоса избирателей и далее доказывать свою состоятельность. Но коммунистам, завоевавшим Россию — по признанию Владимира Ленина — и державшимся благодаря невиданному террору с уничтожением целых классов и социальных групп, уходить было некуда.
Зимой 1917 года большевистская партия насчитывала 5 тыс. человек, в апреле — 80 тыс., в июле — 240 тыс., в марте 1918 года — около 300 тыс., в марте 1921 года — более 700 тыс. (вместе с кандидатами), или примерно 0,5 % населения. Численность освобожденных номенклатурных работников РКП(б) в 1922 году оценивалась в 15 325 человек. Падение режима означало не только и даже не столько бесславный конец социального эксперимента и революции, сколько физическую гибель для сотен тысяч членов РКП(б), включая, в первую очередь, номенклатурных работников и активистов.
Поэтому потребовался резкий маневр.
По заявлению Ленина, прозвучавшего в декабре 1921 года на IX съезде Советов, опыт «военного коммунизма» оказался «великолепен, высок, величественен», приобрел «всемирное значение»… Но все же партии пришлось от него отказаться. «На этом этапе нэп нас спас от гибели», — признавал через полвека пенсионер Вячеслав Молотов, работавший в 1921 году секретарем ЦК РКП(б), и в руководящих органах Коммунистической партии Украины.
В середине 1920-х годов на страницах разных изданий публиковались и более образные признания: страну даже сравнивали с мертвецом, которого щедро полили живой водой. Результаты частичной экономической либерализации показали себя достаточно быстро.
В ныне подзабытом романе «Чевенгур» (1929 год) Андрей Платонов ярко описал реалии раннего периода нэпа. Один из героев вернулся в родной город, переживавший торжество мелкого собственника. Платоновский персонаж изумился: «Сначала он подумал, что в городе белые. На вокзале был буфет, в котором без очереди и без карточек продавали серые булки». На вывеске красовалась антикоммунистическая по смыслу надпись: «Продажа всего всем гражданам. Довоенный хлеб, довоенная рыба, свежее мясо, собственные соления».
В 1926 году доля сельского населения СССР превышала 82 %: более 120 млн., включая жителей бывших казачьих областей РСФСР, из 148,5 млн. человек. Производительный труд и рост благосостояния сделали советскую деревню сытой и самостоятельной, стимулировали местное предпринимательство, накопление и развитие сельской кооперации. Финансовая реформа 1922–1924 годов привела к восстановлению нормального денежного обращения, в конце 1923 года новый червонец стоил $4,8. Посевные площади возросли с 77,7 млн. га (на 1922) до 110,3 млн. га (на 1926). Валовой сбор хлебов, хотя и не достиг уровня 1913 года, но все-таки ощутимо увеличился: с 562,7 млн. центнеров (на 1922) до 783,4 млн. (на 1926). В 1924–1926 годах количество лошадей выросло с 25,7 млн. до 29,2 млн. голов, крупного рогатого скота — с 59 млн. до 65,5 млн. голов. Развивалась промышленность, производство от уровня 1913 года составляло 40 % в 1924 году, 62 % — в 1925 году, 89 % — в 1926 году.
Но на этом вроде благополучном фоне росли сопротивление и репрессии.
В 1924 году чекисты зарегистрировали на селе 313 террористических актов против представителей советского и партийного актива, а в 1925-м — 902. «Мы до полной ликвидации гражданской войны далеко не дошли, и не скоро, должно быть, дойдем», — заявил 3 января 1925 года своим соратникам на заседании Политбюро Генеральный секретарь ЦК РКП(б) Иосиф Сталин.
Особое внимание привлекали бывшие казачьи области.
В начале 1926 года комиссия ЦК обследовала Кубанский округ Северо-Кавказского края (СКК) и пришла к следующему заключению: «Округ резко выделяется из всех губерний [Советского] Союза тем, что кулачество <…> проявляло себя чрезвычайно активно и вело наступление на Советы с целью захватить их в свои руки». Казаки, судя по материалам информационных сводок органов ОГПУ, сначала хотели восстановить свою низовую систему управления в крае, а далее требовать отмены монополии внешней торговли, полного освобождения кооперации и свободной торговли, выселения из станиц «иногородних», реабилитации политзаключенных, уравнения своих прав с правами рабочих. По действовавшей Конституции на выборах фактически 1 голос рабочего приравнивался к 5 голосам селян.
Интересно, что казаки, как докладывали сотрудники Полномочного представительства (ПП) ОГПУ по СКК, не имели ничего против коренных крестьян-хлеборобов. Но крайне плохо относились к переселенцам, приехавшим на плодородные земли после 1920–1922 годов, членам партии и советскому активу. Конечная цель донцов, кубанцев и терцев заключалась в восстановлении атаманского правления. Соответственно, сотрудники ПП ОГПУ во главе с Ефимом Евдокимовым расценивали ситуацию в крае как тревожную и небезопасную для большевистской власти.
…Что случилось — и почему «нэповский» курс не принес мира?..
(продолжение следует)
