Алексей Кандауров

Демографические потери  советского населения в 1917–1953 годах

 Голод и вооруженная борьба 1921–1922 годов

Страшный голод 1921/22 годов стал не только результатом засухи в Поволжье, Крыму, на Юге Украины и части Кавказа, но и прямым следствием крушения сельского хозяйства в результате большевистской политики «военного коммунизма». Запрет свободной торговли, ликвидация открытых рынков ограбление деревни ленинскими продотрядами в 1918–1920 годах и уничтожение свободного предпринимательства привело к резкому сокращению посевных площадей и разрушению продовольственной безопасности России. «Хлеб отбирают под метелку»[1], — писал в Москву Ленину коммунист Панеров из Уфимской губернии зимой 1921 года.

В итоге в 1921 году во многих крестьянских хозяйствах возникла нехватка семян для посевных работ. При этом изъятие силой хлеба в деревне все равно отставало от планов, выполнить их большевикам не удавалось, о чем свидетельствует следующая таблица[2]:

            Подобная политика вела к тому, что крестьяне в качестве ответных мер сокращали земельные площади, на которых пахали и сеяли, города голодали, а в самой деревне назревал протест — вплоть до крестьянских войн на Тамбовщине и в Западной Сибири.

Голод был и в царской России, но показатели голодной смертности в ленинском государстве выглядели аномальными. При императоре Александре III в 1891–1892 годах от голода и сопутствовавшей холеры погибли примерно 375 тыс. человек, от голода 1921/22 годов — более 4,5 млн.[3] С учетом жертв вооруженной борьбы 1921–1922 годов, в первую очередь при подавлении антибольшевистских восстаний, общее число потерь на завершающем этапе Гражданской войны составило около 5 млн. человек. При этом Ленин даже при введении новой экономической политики, способствовавшей оживлению замученной страны, гордился практикой «военного коммунизма». Выступая на IX съезде Советов в декабре 1921 года, Ленин заявил, что опыт, приобретенный Коммунистической партией в 1918–1920 годах, «был великолепен, высок, величественен, имел всемирное значение»[4]. Таким образом, всего за годы Гражданской войны 1917–1922 годов и сопутствовавшего голода погибли не менее 12,5 млн. человек, хотя встречаются и более высокие оценки.  

Убийства «контрреволюционеров» и «врагов народа» в 1923–1953 годах

 Политика Ленина — Сталина предполагала неустанную борьбу с реальными противниками большевистской власти и вымышленными «врагами народа», на которых сваливали ответственность за тяготы и нищету жизни в социалистическом государстве. Истреблению подлежали не только те, кто в любой форме сопротивлялся Коммунистической партии, но и те, кто мог бы стать её потенциальным противником в будущем.

В результате большевистской апологии классовой борьбы с идеологическим делением людей на «полноценных» (трудящихся) и «неполноценных» (эксплуататоров и их пособников) создавалась теоретическая база для постоянного террора и репрессий. Традиционная мораль и евангельское отношение к человеку отбрасывались в качестве «буржуазных пережитков», о чем лидер РКП(б) и председатель Совнаркома Владимир Ленин откровенно заявлял в программной речи 2 октября 1920 года на III съезде Российского Коммунистического Союза молодежи (РКСМ):

            «Но существует ли коммунистическая мораль? Существует ли коммунистическая нравственность? Конечно, да. Часто представляют дело таким образом, что у нас нет своей морали, и очень часто буржуазия обвиняет нас в том, что мы, коммунисты, отрицаем всякую мораль. Это — способ подменять понятия, бросать песок в глаза рабочим и крестьянам.

               В каком смысле отрицаем мы мораль, отрицаем нравственность?

               В том смысле, в каком проповедовала ее буржуазия, которая выводила эту нравственность из велений бога. Мы на этот счет, конечно, говорим, что в бога не верим, и очень хорошо знаем, что от имени бога говорило духовенство, говорили помещики, говорила буржуазия, чтобы проводить свои эксплуататорские интересы. Или вместо того, чтобы выводить эту мораль из велений нравственности, из велений бога, они выводили ее из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога.

Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем. Мы говорим, что это обман, что это надувательство и забивание умов рабочих и крестьян в интересах помещиков и капиталистов.

Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата <…> Мы говорим нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов»[5].

Завершение борьбы Белых армий на российской территории в 1920–1922 годах совсем не означало перехода Коммунистической партии к политике социального мира. 20 декабря 1922 года член Оргбюро ЦК РКП(б) и председатель ГПУ при НКВД РСФСР Феликс Дзержинский сообщил товарищам по партии о наличии у чекистов миллиона врагов, возлагавших надежды на интервенцию и внутренний взрыв[6]. Требовалась неустанная работа по их обезвреживанию. «Мы до полной ликвидации гражданской войны далеко не дошли, и не скоро, должно быть, дойдем»[7], — заявил Генеральный секретарь ЦК РКП(б) Иосиф Сталин на заседании Политбюро ЦК 3 января 1925 года. Навязчивое формирование образа внутреннего врага становилось одной из важнейших задач государственной пропаганды, державшей население в постоянном напряжении на протяжении долгих десятилетий.

Советская государственная модель, укрепившаяся в 1918–1922 годах в результате поражения Белых и повстанческих армий, по существу была однопартийной диктатурой. На её вершине находились Центральный Комитет (ЦК) Коммунистической партии, состоявший из девятнадцати человек, избираемых на очередном партийном съезде, и более узкие коллегиальные органы  — Организационное и Политическое бюро, включавшие наиболее авторитетных членов ЦК. Власть и многомиллиардная собственность находились в руках нового класса: партийной бюрократии (номенклатуры), из года в год расширявшей собственные привилегии[8].

В цивилизованной стране политическая партия, проигравшая состязательные выборы, оставила бы власть и перешла в оппозицию, чтобы искать новые формы работы с избирателями с учетом их нужд и пожеланий. Но большевики — в случае проигрыша — могли уйти лишь в небытие. Все преступления совершенные ими в долгий период, начиная с весны 1917 года, не оставляли ни одного шанса на благополучное и легальное существование ленинцев в несоветской России.

Антисталинская революция с насильственной сменой режима означала личный крах с потерей привилегий для десятков тысяч партработников, начиная с секретарей первичных организаций, и создавала реальную угрозу для их жизни. «Нам угрожает смерть… Вас всех растерзают!»[9] — прозорливо предупреждал Ленин своих соратников, ставших заложниками перманентной борьбы с внутренними врагами. Таким образом, с 1920-х годов первая — и главная — цель номенклатуры Коммунистической партии заключалась в том, чтобы любой ценой сохранить свое господствующее и привилегированное положение в СССР. Поэтому и после 1922 года общество обрекалось на систематические чистки и изъятия подлинных и мнимых врагов, социально-чуждого элемента, оппозиционеров, критиков режима и т. д.

Подлинная катастрофа постигла Православную Российскую Церковь.

К 1917 году в России насчитывались 146 тыс. православных священнослужителей и монашествующих, действовали почти 56 тыс. приходов, более 67 тыс. церквей и часовен. В 1917–1939 годах из 146 тыс. священнослужителей и монашествующих большевики уничтожили более 120 тыс., в абсолютном большинстве — в 1930-е годы при Сталине. К осени 1939 года в Советском Союзе оставались действующими лишь от 150 до 300 православных приходов и не более 350 храмов, из почти тысячи монастырей не осталось ни одного. Большевики уничтожили всю систему духовных школ старой России: 4 духовных академии, более 240 семинарий и духовных училищ. К 1941 году общее количество священников и диаконов, находившихся на свободе, составляло всего лишь 6376 человек, живших преимущественно в западных областях, присоединенных к СССР в 1939–1940 годах[10]. В РСФСР церковная жизнь практически умерла и за первые 23 года советской власти большевикам — при равнодушии огромного большинства православного по крещению населения — удалось почти полностью уничтожить самую крупную поместную Православную Церковь в мире.

В царской России применялась смертная казнь.

Однако в Российской империи за 37 лет (1875–1912) по всем составам, включая тяжкие уголовные преступления, а также приговоры военно-полевых и военно-окружных судов, были казнены не более 6 тыс. человек[11] (в среднем 162 казни в год). Широко применялась практика помилования. Например, весной 1910 года председатель Совета министров Российской империи Пётр Столыпин согласился заменить смертную казнь ссылкой в каторжные работы эсеровскому боевику Александру Антонову — будущему руководителю народного Тамбовского восстания против большевиков.

В СССР за 30 лет (период 1923–1953) только по политическим мотивам большевики уничтожили более 750 тыс. человек (в среднем более 25 тыс. казней в год по политическим обвинениям). Наибольшее количество убийств «врагов народа» (более 680 тыс.: преимущественно крестьян и колхозников) состоялось во время «ежовщины» (1937–1938). Настоящие данные приводятся в официальных документах МВД СССР 1953 года[12]. Возможно сведения МВД занижены, особенно по расстрелам периода коллективизации, но другой статистики в распоряжении исследователей пока нет. Суммарные цифры расстрелянных по уголовным преступлениям за 1923–1953 годы неизвестны.

Убийства «контрреволюционеров» осуществлялись не только путем расстрела. Так, например, 5 ноября 1926 года начальник Контрразведывательного отдела Приморского горотдела ОГПУ Шнеерсон написал небольшую записочку начальнику 53-го погранотряда ОГПУ Павлу Панову: «Посылаю тебе мышьяк 25 грам. Им можно отравить 100–150 человек. Исходя из этого, ты можешь соразмерить, сколько нужно на каждого человека. На глаз нужно маленькую щепоточку. Держать мышьяк нужно в темном месте. С ком[мунистическим] приветом»[13]. Результаты использования пока неизвестны.  

В Вологодском УНКВД чекисты рубили «врагов народа» топором, двух женщин забили поленьями, кроме того, для убийств использовался молот[14]. В Куйбышевском УНКВД из почти двух тысяч казненных в 1937–1938 годах удушили веревками примерно 600 человек. В Барнауле осужденных убивали ломами. На Алтае и в Новосибирской области женщины перед расстрелом подвергались сексуальному насилию[15]. Все это совершили одни граждане СССР по отношению к другим гражданам СССР, в мирное время, и спустя 15–16 лет после формального окончания гражданской войны.  

При этом многолетний террор органов ОГПУ–НКВД против собственного населения в целом не давал искомого результата по ликвидации всех потенциальных «врагов народа». К марту 1941 года на оперативном учете «антисоветских элементов» в органах госбезопасности СССР продолжали числиться более 1,2 млн. человек[16] — даже больше, чем насчитал Дзержинский зимой 1922/23 годов.  

[1] Цитируется по: Френкин М. С. Трагедия крестьянских восстаний в России 1918–1921 гг. Иерусалим, 1987. С. 120.

[2] Там же. С. 71.

[3] Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза 1922–1991. М., 1993. С. 10. 

[4] Цитируется по: Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 37.   

[5] Ленин В. И. Задачи союзов молодежи (Речь на III Всероссийском съезде РКСМ 2 октября 1920) // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. XLI. Май — ноябрь 1920. М., 1981. С. 308–309, 311. 

[6] Цитируется по: Плеханов А. М. ВЧК–ОГПУ: Отечественные органы государственной безопасности в период новой экономической политики. 1921–1928. М., 2006. С. 270.

[7] Цитируется по: Там же. С. 91.

[8] Подробнее см.: Александров К. Номенклатурный капитализм. К истории формирования сталинского режима в СССР // Русское слово (Прага). 2020. № 3. С. 24–29.

[9] Цит. по: Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 209–210.

[10] Беглов А. Л. В поисках безгрешных катакомб. М., 2008. С. 39, 43, 68, 99; Митрофанов Георгий, прот. История Русской Православной Церкви 1900–1927. СПб., 2002. С. 8, 219, 371, 398; Митрофанов Георгий, прот. Русская Православная Церковь на историческом перепутье ХХ века. М., 2011. С. 67; Обозный К. П. История Псковской православной миссии 1941–1944 гг. М., 2008. С. 52; Шкаровский М. В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. С. 481–482; Яковлев А. Н. Крестосев. М., 2000. С. 194.   

[11] Гернет М. Н. Смертная казнь. М., 1913. С. 96–99.

[12] Справки Спецотдела МВД СССР… // История сталинского ГУЛАГА. Т. I. М., 2004. С. 608–609. 

[13] Цитируется по: Плеханов А. М. С. 270.

[14] Предисловие // Академическое дело 1929–1931 гг. / Сост. Б. В. Ананьич, В. М. Панеях, А. Н. Цамутали. Вып. I. СПб., 1993. С. XLIII; Докладная записка И. В. Анисимова секретарю Вологодского ОК ВКП(б) Овчинникову о нарушениях, совершенных работниками УНКВД. Написана раньше 27 декабря 1938 г. // Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД № 00447. М., 2008. С. 439–440.

[15] Тепляков А. Г. Органы НКВД Западной Сибири в «кулацкой операции» 1937–1938 гг. // Сталинизм в советской провинции: 1937–1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / Сост. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М., 2009. С. 566–567.   

[16] Хлевнюк О. В. Хозяин. М., 2010. С. 302.