В такой ситуации большевики вынуждены были вернуться к обсуждению казачьего вопроса на апрельском пленуме ЦК РКП(б) 1925 года. Сырцов, главный докладчик по казачьему вопросу, предлагал окончательно сравнять казачьи хозяйства с иногородними, но делать это очень осторожно „учитывая местные особенности и традиции“. Однако некоторая либерализация политики по отношению к казакам закончилось уже к концу 1920-х годов, а сам казачий вопрос на высшем уровне более не обсуждался, поэтому борьба с казаками продолжилась далее завуалировано, под флагом борьбы с „кулачеством“.
Доклад к конференции в Праге.
Ноябрь 2017
Подготовлен казачьим музейно-мемориальным комплексом „Донские казаки в борьбе с большевиками“.
Геноцид казачества в послереволюционный период
Наш доклад, представленный на конференции в Праге в ноябре 2017 года, посвященной теме „Октябрьский переворот 1917 года: национальная трагедия и последствия большевизма для России“.
Проблема геноцида казачества в современной исторической науке до сих пор остается одной из самых запутанных и дискуссионных. Достаточно сказать, что большинство российских исследователей не признают того, что геноцид казаков имел место, говоря, в лучшем случае, что имелись „элементы геноцида“. Это подкрепляется манипуляциями с самим термином „казачество“ – он, в большинстве случаев трактуется как чисто сословное понятие, и, соответственно, полностью отвергается понимание казачества, как этнической общности, как народа. А это позволяет таким манипуляторам говорить о том, что казачество прекратило свое существование после упразднения сословий в России в конце 1917 года, а, в дальнейшем, некоторое время существовало лишь как архаический пережиток сословного строя. Получается, что казаки всё равно уже сходили с исторической арены и, соответственно, ни о каком геноциде речи идти не может.
Чтобы разобраться в этом вопросе, надо проследить эволюцию советской политики по отношению к казакам. Несмотря на имевшие место в разные периоды зачистки архивов и сохраняющуюся засекреченность, к настоящему времени опубликовано достаточно документов советских органов власти, которые дают возможность это сделать.
До 1917 года ни одна из революционных партий не имела программы по отношению к казачеству. Все они декларировали уничтожение сословий, равные права и полное равноправие всех граждан. Даже в ходе революции 1905 – 1907 годов такой программы не появилось – всё ограничивалось с одной стороны, очернением казаков, которые противостояли волне революционного террора, а с другой – малоуспешными попытками найти среди казаков „бедноту“ и развернуть среди неё агитацию. В результате, в среде как революционеров, так и либеральной интеллигенции, стал культивироваться образ казака, который по своей природе является не только защитником монархического строя, но и представителем эксплуататорского класса (в качестве эксплуатируемых в этой схеме выступали иногородние и инородцы). И, соответственно, все структуры казачьей власти и сам уклад казачьей жизни подлежал уничтожению.
Этот процесс, под названием „расказачивание“ был запущен сразу же после Февральской революции 1917 года. Первоначально он носил добровольный характер и охватил в основном казачьи войска востока России, которые были сильно разбавлены, в течение 19 – начала 20 века, причислением в эти войска русских и украинских крестьян-переселенцев. Именно на этот элемент делали ставку революционные партии, в первую очередь – большевики. После большевистского переворота это добровольное расказачивание, приобрело ещё больший размах. Самый большой успех большевики достигли на Амуре, где в конце марта 1918 года на Войсковом круге было упразднено Амурское войско и, затем на съезде местных казаков и крестьян провозглашена Амурская трудовая социалистическая республика. В других войсках добровольное расказачивание не получило такого размаха и там был взят курс на раскол казачества – параллельно войсковым структурам создавались казачьи советы или проводились совместные съезды „трудовых крестьян и казаков“. В войсках европейской части России – на Дону, Кубани, Тереке, Оренбуржье основная масса казаков оказалась не подвержена большевистской агитации за расказачивание.
Несмотря на то, что спекуляцией на теме мира и демагогией о равенстве и братстве в конце 1917 года большевикам удалось воздействовать на значительную часть казаков, в начале 1918 года произошла смена казачьих настроений. Этому способствовал декрет о социализации земли от 19 февраля 1918 года, предусматривавшим коренной передел земли и само правление советов, сопровождавшимся массовыми злоупотреблениями и насилиями. Общедонское восстание весной 1918 года привело не только к свержению Советской власти на Дону, но и к тому, что в Кремле начали осознавать необходимость выработки четкой политики по отношению к казакам.
И она вскоре появилась. На местах курс на этнические чистки и уничтожение казаков был взят практически сразу. Не имея весной 1918 года достаточно надёжных сил, большевики стали использовать в своих интересах межнациональные противоречия. В мае 1918 года по решению властей Терской советской республики были полностью выселены три терские станицы: Тарская, Сунженская, Воронцово-Дашковская. Выселение проводилось силами красных ингушских отрядов и сопровождалось полным ограблением казаков и убийствами. В частности, при выселении станицы Тарской было убито 57 мужчин и 11 женщин. При этом ещё две терские станицы – Фельдмаршальская и Кохановская были сожжены ингушами без всяких постановлений советских властей. Этот же метод был применен в донских калмыцких станицах, где опорой красных стали иногородние – русские и украинские крестьяне–переселенцы, стремившиеся захватить и переделить калмыцкие земли, предварительно зачистив их от казачьего населения. Противоборство в калмыцкой степи быстро приобрело характер межэтнической резни. В станице Платовской (откуда был родом Будённый) события имели особо кровавый характер, и в результате, к концу гражданской войны в ней казаков-калмыков не осталось вовсе – часть погибла, а часть вынуждена была бежать.
Мнения о необходимости избавления от казаков были характерны не только для местных советских властей. Эта идея распространилась и в большевистских верхах. В конце 1918 года, Троцкий публикует воззвание „Слово о казаках и к казакам“, где, наряду с шаблонным противопоставлением богатых и бедных казаков, говорит и о настроениях, циркулировавших тогда в большевистских кругах: „…всё чаще раздаются голоса рабочих и крестьян: „Нужно истребить всех казаков, тогда наступит мир и спокойствие в Южной России!“ И хотя далее Троцкий говорит, что с таким подходом он не согласен, но, призывая, казаков к переходу на сторону красных он прямо угрожает „чем дольше будут казаки оставаться слепым орудием в руках Краснова, тем суровее будут расправляться с ними солдаты Красной армии“.
Наступление красных в январе 1919 года на Дон было вполне успешным – в том числе потому, что часть казачьих полков разошлась. Но вместо обещания Троцкого, что „казаки, которые сложат оружие и подчиняться советской власти, не понесут никакого наказания“ и даже „казак, который добровольно сдастся в плен, будет принят, как друг“ – большевики немедленно приступили к реализации директивы по „расказачиванию“. Причем теперь „расказачивание“ имело совершенно другой, чем в 1917 – начале 1918 гг. смысл.
Этот план изложен в циркулярном письме Оргбюро ЦК РКП (б) об отношении к казакам от 24 января 1919 года.
Вот наиболее важные моменты этого документа:
Необходимо, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбы со всеми верхами казачества путем ПОГОЛОВНОГО ИХ ИСТРЕБЛЕНИЯ. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:
1. Провести МАССОВЫЙ ТЕРРОР против богатых казаков, истребив их ПОГОЛОВНО; провести беспощадный МАССОВЫЙ ТЕРРОР по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо принять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.
2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам.
3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселения, где это возможно.
4. Уравнять пришлых „иногородних“ к казакам в земельном и во всех других отношениях.
5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.
6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.
8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.
ЦК постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.
Авторство этого документа до сих пор не установлено (сохранившиеся экземпляры подписей не имеют), но, скорее всего, он был составлен председателем Донбюро РКП (б) С.И. Сырцовым и одобрен председателем ВЦИК Я.М. Свердловым.
В феврале последовала более подробная инструкция Реввоенсовета Южфронта к проведению указанной директивы на Дону. Она предписывала немедленно расстреливать: всех без исключения казаков занимавших служебные должности по выборам или по назначению, окружных и станичных атаманов, их помощников, урядников, судей и проч., всех без исключения офицеров красновской армии и всех без исключения богатых казаков. Определение „богатого казака“ не давалось, но известна точка зрения на этот вопрос Донревкома: „О казачьей бедноте говорить не приходится, так как казачество почти сплошь зажиточно и состоит из кулаков и середняков“, а, соответственно, уничтожен мог быть каждый. Эта же инструкция предписывала немедленно организовать переселение малоимущих иногородних на казачьи земли и в захваченные жилища казаков.
Фактически все эти директивы направлены на то, что потом стало называться термином, применявшимся к нацистской политике – „обезлюживание“. Уничтожение активной части населения, подрыв жизненных сил народа, разрушение его экономического уклада, а затем растворение остатков народа среди массы новоприбывших переселенцев.
В том же феврале 1919 года в газете „Известия“ из номера в номер публикуется статья „Борьба с Доном“, подписанная Иоакимом Вацетисом, на тот момент главнокомандующим Вооруженными Силами РСФСР. Здесь для идеологического обоснования политики „расказачивания“, а точнее истребления казаков, говорится об их вредности на всех этапах истории России (по мнению Вацетиса они играли „историческую роль разбойника, душителя всяких свободных начинаний в России“). А для того, чтобы обосновать необходимость уничтожения казаков , Вацетис во всех последующих публикациях приступил к демонизации облика казака, которое не должно вызывать ни каких угрызений совести у тех кто это уничтожение будет осуществлять: „казаки по природе ленивы и неряшливы, предрасположены к разгулу, к лени и к ничегонеделанью… казачьи полки не отличались ни боеспособностью, ни особенной лихостью, ни развитием, Казачество показало себя в массе трусливым, непригодным для нынешнего боя и обладающим стремлением окапываться в тыл… казак, как мало интеллигентный человек, лгун и доверять ему нельзя…“. „В ухе у казака обыкновенно серьга, а то иногда их даже две. Иногда приходится видеть казака, у которого даже в носу проделана дырка для вставления особого сорта кольцеобразного приспособления. Общий закон культурного развития не мог иметь на казачество абсолютно никакого воздействия. Казачья масса еще настолько некультурна, что при исследовании психологических сторон этой массы, приходится заметить большое сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира“.
Что это если не обоснование геноцида? Иначе такие формулировки, откровенно ксенофобские и расистские не объяснить.
Открыто призывать к полному уничтожению казаков Вацетис, конечно, не может (эта тема только для закрытой переписки партийного руководства, как мы это увидим дальше) поэтому среди всего прочего он ритуально упоминает о существовании „трудового казачества“, заканчивая общими угрожающими фразами:
„В таком виде Дон в настоящее время не может быть оставлен.
Стомиллионный русский пролетариат не имеет никакого нравственного права применить к Дону великодушие.
Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции. «Всепотрясающие» и всевеликие конные казачьи полчища должны быть ликвидированы. Реакционное брюхо Дона должно быть вскрыто, и все содержимое должно быть сожжено на пламени революции“.
В соответствии с установками по „расказачиванию“ вакханалия массовых убийств охватила все станицы Области Войска Донского, захваченные большевиками. Убивали по малейшему поводу и вовсе без повода. Даже донесения самих местных большевиков рисуют жуткие картины. Вот большевик Краснушкин пишет в Казачий отдел ВЦИК о ситуации в Хопёрском округе: „Смертные приговоры сыпались пачками, причем часто расстреливались совершенно неповинные: старики, старухи и дети… Расстреливали по подозрению… Достаточно было ненормальному в психическом отношении [сотруднику ревтрибунала] Демкину во время заседания трибунала заявить, что ему подсудимый известен как контрреволюционер, чтобы трибунал, не имея никаких других данных, приговаривал человека к расстрелу… Расстрелы проводились часто днём на глазах у всей станицы по 30-40 человек сразу, причем осужденных с издевательствами, с гиканьем, криками вели к месту расстрела. На месте расстрела осужденных раздевали догола и всё это на глазах у жителей… Всех расстрелянных слегка закапывали близ мельницы, невдалеке от станицы… В результате около мельницы развелась стая собак… растаскивавшая руки и ноги казненных по станице…“
И подобное происходило повсеместно. Ведь, как пишет другой большевик из того же Хопёрского округа, Нестеров: „Руководящим принципом служило – чем больше вырежем казачья, тем скорее утвердится Советская власть на Дону“.
Директива о расказачивании применялась и в других казачьих областях, „творчески“ перерабатываясь применительно к местным условиям – в конце февраля 1919 года появляется „инструкция“ Уральского ревкома и командующего 4-й армии М.В. Фрунзе, где все семьи находящихся в рядах казачьих формирований объявляются „арестованными и заложниками“, которым запрещено покидать место жительства. При попытке бежать одного из членов семьи – расстреливалась вся семья. При бегстве семьи – расстреливались все казачьи семьи этого населенного пункта. Само собой, все казаки, находящиеся в рядах Уральской казачьей армии объявлялись „вне закона“ и подлежали „беспощадному истреблению“.
На этих примерах советской политики на Дону и на Урале мы видим, что фактически произошел отказ советского руководства от теории „классовой борьбы“ (предусматривающей политику расслоения казачества на богатых и бедных) – и началось проведение политики геноцида, массового уничтожения казаков.
Даже вспыхнувшее в марте 1919 года в ответ на „расказачивание“ Вёшенское восстание большевики воспринимают как свою недоработку и предлагают продолжить те же действия с ещё большей интенсивностью. Так директива Реввоенсовета Южного фронта от 16 марта, подписанная Колегаевым (бывшим руководителем левых эсеров, вступившим летом 1918 года в РКП (б)) гласит: „…Предлагаю к исполнению следующее: а) сожжение восставших хуторов; б) беспощадные расстрелы всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие в восстании; в) расстрелы через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов; г) массовое взятие заложников из соседних к восставшим хуторов; д)… все станицы и хутора, замеченные в оказании помощи восставшим, будут подвергаться беспощадному истреблению всего взрослого мужского населения и предаваться сожжению при первом случае обнаружения [такой] помощи…“
Реввоенсовет Южного фронта телеграфирует в Москву: „Необходимы концентрационные лагеря с полным изъятием казачьего элемента из пределов Донской области и полосы фронта“.
21 апреля 1919 года Донбюро РКП(б) принимает очередное решение об основных принципах отношения к казачеству. Здесь большее внимание уделено разрушению казачьей экономики. Появляется даже новый термин „обезземление“. Предписывается провести:
1. Обезземление многоземельного черкасского казачества, обезземление наиболее контрреволюционных групп других округов.
2. Упразднение войсковой собственности на землю (уничтожение войсковых, юртовых земель) наделение этой землей малоземельных местных крестьян и переселенцев с соблюдением, по возможности, форм коллективного землепользования.
3. Конфискация рыболовного имущества у казаков на Дону и передача его рыболовным артелям и крестьянам-рыбакам.
4. Наложение контрибуций на отдельные станицы.
5. Проведение чрезвычайного налога с таким расчетом, чтобы он главной своей тяжестью, наряду с крупной буржуазией, лег на казачество. Необходимо широко провести вывод казаков за пределы области… призванные казаки направляются в строительные батальоны и на принудительные работы всякого рода. „Должно быть широко произведено переселение крестьянских элементов из Центральной России“.
Все эти меры должны были подорвать казачье хозяйство, разорить казаков, поставить их на грань выживания. Одновременное заселение Дона надёжным для советской власти элементом должно было в корне изменить этническую картину Дона. Должны были исчезнуть даже внешние признаки того, что это земля была когда-то казачьей. Были запрещены к официальному употреблению слова „станица, хутор, казак“, запрещалось ношение лампасов.
Несмотря на то, что ещё 16-го марта 1919 года на пленуме ЦК РКП(б) было принято по инициативе Г.Я. Сокольникова решение о приостановлении применения жестоких и бесчеловечных мер против казачества, ввиду их невыполнимости в сложившихся условиях, но это практически не сказалось на проводившейся политике террора.
Лишь контрнаступление Донской армии и Вооруженных сил Юга России, вытеснивших красных с Дона, привели к окончанию „расказачивания“ летом 1919 г. Но это совершенно не означало отказа большевиков от их планов, просто по отношению к казакам была избрана другая, более гибкая, тактика.
Наиболее четко и ясно цели большевиков и новая тактика были изложены в письме члена Донревкома Исаака Исаевича Рейнгольда в ЦК РКП (б) в июле 1919 года. Он пишет: „Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и Советской идее, правилен.
Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством; ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица – вооруженный лагерь, каждый хутор – крепость“.
В связи с этим Рейнгольд негодует, что по расхлябанности советских органов, директива о расказачивании попала в руки казаков и „послужила прекраснейшим материалом для агитации против Советской Власти, как явно стремящейся к уничтожению казачества“.
Рейнгольд, кроме всего прочего, хорошо понимает, что отношение к казакам, как к сословию, ошибочно, и сетует на то, что по отношению к казачеству не была с самого начала применена большевистская национальная политика, вплоть до создания Советского Донского правительства под вывеской которого было бы гораздо эффективнее „проводить на Дону красный террор против казачьей контрреволюции, действуя и оружием и словом, и аграрно-переселенческой политикой“.
В соответствии с новой тактикой 14 августа 1919 года появились совместное воззвание ВЦИК и СНК к трудовому казачеству, а 30 сентября 1919 года тезисы ЦК РКП (б) о работе на Дону. В них говорилось, что советская власть „ничего не забывает, но за прошлое не мстит. Дальнейшие взаимоотношения определяются в зависимости от поведения различных групп самого казачества“. Большевики грозили беспощадно истреблять только те элементы, которые будут прямо или косвенно оказывать поддержку врагу, но одновременно обещали наведение порядка и строгое соблюдение законов и, более того, защиту казакам от неких „лжекоммунистических элементов“ и их злоупотреблений.
Одновременно, в 1919 году была предпринята попытка создания крупных красных „казачьих“ формирований, типа Донского корпуса Ф.К. Миронова, однако, по советским документам, на август 1919 года надёжными считались лишь 10% мироновцев – это был бежавший с Дона советский актив (тот самый, что проводил расказачивание), остальные же 90 % составляли мобилизованные казаки, не внушавшие советскому командованию доверия, ввиду ряда случаев перехода на сторону белых. После мятежа Миронова такие опыты больше не повторялись и слово „казак“ стало употребляться лишь в пропагандистских целях применительно к формированиям, в которых казаков или вообще не было или было незначительное количество, типа „Червоного казачества“ или 1-й Конной армии Будённого.
Впрочем, по достижению перелома в Гражданской войне призывы к осторожности были снова отброшены. В марте 1920 года красные совершили массовое убийство казаков-калмыков и калмыцких беженцев, которых Белое командование не смогло эвакуировать из Новороссийска. А после оставления армией Врангеля Крыма, в течение года (с ноября 1920 по ноябрь 1921) продолжалась „зачистка“полуострова, в ходе которой выявленные казаки (оставшиеся из-за обещания амнистии со стороны большевистских вождей, а также бывшего генерала Брусилова), немедленно расстреливались. Тогда же, в ноябре, на Тереке, по личному приказанию Г. К. Орджоникидзе, было продолжено выселение казачьих станиц. Были выселены станицы Михайловская, Самашкинская, Закан-Юртовская (Романовская), Ермоловская и Калиновская — всего почти 22 тысячи человек. 14 апреля 1921 года Президиум ВЦИК запретил дальнейшие выселения терских станиц, исходя из больших потерь трудовых ресурсов для Терской области. К тому времени за годы Гражданской войны 8 станиц были переселены, а 3 станицы разграблены, население их покинуло.
В январе 1921 года был упразднен Казачий отдел ВЦИК – свою пропагандистскую роль во время гражданской войны он сыграл, а в условиях мирного времени был не нужен, а в перспективе при продолжении политики уничтожения казаков мог стать и опасен.
Итоги Гражданской войны для казаков были катастрофическими. По переписи 1926 года количество казаков на Дону составляло лишь 50,4 % к числу казаков на начало 1917 года (759 402 против 1 507 178). В ряде станиц Дона казачье население уменьшилось на 80-90%.
В Уральской области в 1916 году проживало 166 365 казаков, а к 1925 осталось лишь 73 300 человек, т.е. оставшихся на своих землях было только 44%.
На территории Оренбургского войска до революции проживало всего около 672 тысячи человек (как казаков, так и неказаков) – а после 1920 года осталось 420 тысяч, т.е. 62,5%.
В начале 20-х годов в казачьих землях развернулось повстанческое движение. Против него советскими властями применялись всё те же террористические методы, направленные на истребление населения. Так всего за полтора месяца боев с повстанцами в Ейском отделе Кубанского войска в мае – июне 1922 года в боях было убито 82 повстанца, но одновременно было расстреляно 575 заложников. Такими методами к концу 1922 года крупные отряды в казачьих регионах европейской части России были разгромлены, однако, небольшие повстанческие группы продолжали действовать ещё несколько лет. В Сибири казаки приняли активное участие в Западно-Сибирском восстании 1921 года, охватившим огромную территорию и на время перерезавшим связь Москвы с сибирскими городами. Подавление восстания сопровождалось массовыми убийствами. Когда красные части подходили к городу Кокчетав, то расстреливали всех обнаруженных в окрестных станицах казаков. Девять станиц в этом районе были просто стерты с лица земли. В Сибири повстанческое движение пошло с 1922 года на убыль, но на Дальнем Востоке оно только разгоралось – здесь самым крупным было восстание казаков и крестьян в Амурской области в 1924 г. Оно также подавлялось террористическими методами, проводились массовые расстрелы, впрочем, здесь примерно половине повстанцев удалось спастись, перейдя китайскую границу.
После завершения активной фазы Гражданской войны продолжились советские аграрные реформы, направленные на размывание казачества, „сравнивание“ казаков с крестьянами и лишение казаков экономической базы.
На Дону все земли Войска Донского стали государственными, декрет „О землепользовании и землеустройстве в бывших казачьих областях“ от 18 ноября 1920, распространивший на них все законы РСФСР, подвел черту под материальную основу существования казачьих сообществ. В больших масштабах началось наделение землёй переселенцев на Дон.
Казалось бы, казачество было разгромлено, но тем не менее, казаки постепенно восстанавливали свои личные хозяйства, и более того, имея устойчивые традиции самоуправления, стремились активно участвовать в выборах в советы. В результате выборные кампания 1924 – 25 гг. оказалось в казачьих землях для советских властей очень неудачными – чтобы выйти из такой ситуации они были вынуждены признать выборы в ряде районов несостоявшимися. Одновременно, чтобы не допустить казаков, как неблагонадежных, в советы начало широко применяться лишение избирательных прав для всех подозреваемых в антисоветских настроениях.
Уже перепись 1926 года отметила резкий рост числа рабочих из казаков – многие вынуждены были уходить из своих станиц и хуторов, дабы избежать репрессий. Уходили на шахты и заводы в города, бросая свои родовые усадьбы в которых столетиями жили их предки. Этот процесс продолжался весь нэповский период и стал ещё одним фактором смены населения на казачьих землях.
Впрочем, в этот период продолжались и депортации – в 1926 году было произведено „добровольно-принудительное“ выселение калмыков-казаков с территории бывших Оренбургского и Уральского войск, одновременно началось выселение донских казаков-калмыков, но этот процесс не был доведён до конца (окончательно донские калмыки были выселены в 1944 году)
Не теряли из виду советские власти и казачью эмиграцию, ведь согласно советским политсводкам на 1925-й год „…авторитет старых атаманов и командиров в массе ещё непоколебим“. Шла активная работа ВЧК – ОГПУ по разложению казачьей эмиграции и возвращению её в Советскую Россию. Эта операция приобрела довольно значительный размах – в пределах Северо-Кавказского края в конце 20-х годов насчитывалось примерно 10 тысяч бывших белогвардейцев – реэмигрантов. Практически все они были уничтожены в ходе последующих двух волн репрессий – в начале 30-х годов и в 1937-38 гг. Там, где разложить эмиграцию не удавалось – применялись военные и террористические методы. Например, в 1921-м году Красной армией была проведена зачистка Синьцзяна (Западный Китай), там же был убит оренбургский атаман А.И. Дутов и вывезен в СССР атаман Б.В. Анненков. Большую известность своими зверствами получил рейд Красной армии в эмигрантский казачий район Трехречье в Маньчжурии в сентябре 1929 года, когда советские спецгруппы, состоявшие из бывших красных партизан, угоняли казаков и их семьи в СССР, а тех, кого по каким-то причинам угнать не могли или не считали нужным (например женщин, стариков и детей) – убивали на месте.
Однако реализация всех этих мероприятий по отношению к казакам к концу 20-х годов не позволяла советской власти окончательно решить казачий вопрос и тем обезопасить себя от возрождения казачества. Это было сделано в начале 30-х годов в процессе коллективизации и последовавшего за ней голодомора.
С 1930 года началось кампания по „ликвидации кулачества как класса“, сначала это было уничтожение крепких хозяйств и высылка „кулаков“ и „подкулачников“ в административном порядке в отдаленные районы в качестве спецпереселенцев. Использование весьма абстрактного понятия „подкулачник“ позволяло сослать кого угодно. В казачьих областях под удар попали в первую очередь казаки – к концу зимы 1930 года на Дону и Кубани были экспроприированы все наиболее мощные хозяйства, а их владельцы высланы за пределы края. Процесс выселения сопровождался ограблением и проводился зимой в нечеловеческих условиях, что приводило к большой смертности выселяемых.
Затем началось создание колхозов повлёкшее за собой полное разрушение прежних экономических основ казачьего хозяйствования на своей земле. Для руководства этим процессом из Центральной России с 1929 года началась отправка партийцев в казачьи регионы (т.н. 25 тысячники), впоследствии такие мобилизации партактива происходили неоднократно. Снова начался массовый террор – следует отметить, что в этот период, наряду с реально существовавшими антисоветскими повстанческими и подпольными группами, ОГПУ поставило на поток фабрикацию дел о подполье, подводя под расстрел всех неблагонадежных по своему усмотрению. На фоне коллективизации и массового изъятия хлеба в 1932 – 1933 гг. начался голод, переросший в голодомор, который охватил Дон и Кубань – происходило массовое вымирание населения. Даже советский писатель Шолохов писал: „Вокруг сотнями мрут от голода люди, а тысячи и десятки тысяч ползают опухшие и потерявшие облик человеческий…“ „Один из хуторов – в нем 65 хозяйств. С 1 февраля умерло около 150 человек. По сути хутор вымер. Мертвых не заховывают, а сваливают в погреба“. Регионы, охваченные голодом были оцеплены и блокированы войсками, что ещё более увеличивало смертность.
Для ускорения процесса очищения казачьей земли от казаков практиковалось занесение станиц на „черные доски“ за плохую или несвоевременную сдачу хлеба, за сопротивление коллективизации. После объявления о занесении станицы на „чёрную доску“ она фактически бралась в блокаду – происходило немедленное прекращение подвоза товаров, торговли, досрочное взыскание кредитов, вывоз имеющихся товаров. Пытавшиеся этому препятствовать или бежать. расстреливались. Наиболее известным случаем является выселение станицы Полтавской на Кубани в декабре 1932 года, которая была выселена полностью (16 636 человек) – причем классовый принцип не соблюдался – высылались и середняки и бедняки. Также полному выселению подверглась кубанская станица Урупская.
За два с половиной месяца этой кампании (до середины января 1933 года), на «черные доски» было занесено ещё 11 кубанских станиц (Ладожская, Медведовская, Незамаевская, Новодеревянковская, Новорождественская, Платнировская, Стародеревянковская, Старокорсунская, Старощербиновская, Темиргоевская, Уманская) и 2 донские (Боковская, Мешковская). В них проводилось частичное выселение – советский актив, бывшие красные партизаны и другие „социально близкие“ власти, не выселялись.
Выселяемые казаки по мере опасности для советской власти делились на три категории: первую отправляли в Сибирь, вторую на Урал, третью в малообжитые районы Ставрополья и Сальских степей. В опустевшие казачьи дома вселялись отставные красноармейцы или другие лица, имевшие заслуги перед советской властью. В ряде случаев, например, в той же Полтавской, создавались чисто красноармейские колхозы и совхозы.
Голодомор – катком прошел по Кубани и Дону. 11 октября 1933 года на фоне вымирания казачьего населения ЦК ВКП (б) издал постановление о заселении Северо-Кавказского края (на тот момент туда входил и Дон, и Кубань, и Терек) семьями демобилизованных красноармейцев (причем красноармейцы-уроженцы казачьих регионов и Украины к переселению не допускались). Им предоставлялись широкие льготы. Всего же по примерным оценкам в Северо-Кавказский край в первой половине 30-х годов прибыло до полумиллиона человек. Здесь традиционной структуре станичного населения и традиционным отношениям был нанесен катастрофический удар.
Вооруженное сопротивление казаков, подкошенное голодом и лишившееся своей опоры в ходе высылок и вымирания населения затихло в 1933 году. Последний повстанческий отряд на Кубани зафиксирован чекистами летом 1933 в районе станицы Белореченской.
Закрепить победу над казаками нужно было и в идеологической сфере, поэтому для этого периода характерно массовое разрушение памятников, имеющих отношение к казачьей истории, церквей в городах и станицах, а также массовое переименование на всех уровнях. В 1935 году станица Уманская стала Ленинградской, а Полтавская – Красноармейской, станичные кладбища разрушались, а на их месте обустраивались стадионы.
В 1930-х годах было депортировано казачье население большей части Амурского и Уссурийского войск и части Забайкальского войска под предлогом очищения пограничной полосы от сомнительного элемента, который оказывал помощь казачьим отрядам приходившим из Китая. Во второй половине 30-х годов, после принятия „сталинской“ конституции 1936 года, началась конструирование нового, советского или колхозного казачества, как из новоприбывшего населения, так и из выживших казаков. В условиях приближавшейся мировой войны на этой базе началось создание донских и кубанско-терских „казачьих“ частей, причем этнический принцип при этом не соблюдался – призывались все жители территорий бывших казачьих войск. В 1940-м – и в начале 1941-го года в ходе сокращения кавалерии в Красной армии „казачьи“ дивизии по большей части были расформированы и даже упразднена казачья форма. С началом войны „казачьими“ в советской пропаганде стали зачастую именовать обыкновенные кавалерийские части. В конце 1941 – начале 1942 года советские власти предприняли попытку создания „казачьих добровольческих“ соединений. Если сначала они формировались из уроженцев юга России, то с 1942 года, после отступления Красной армии с Дона, Кубани и Терека, они стали комплектоваться призывниками из тыловых советских районов, не имевших ни малейшего отношения к казакам. К концу войны настоящих казаков в этих „казачьих“ частях практически не было.
Произошла тотальная подмена самого понятия „казак“, который в сталинские годы стал пониматься лишь как военнослужащий „казачьей“ части, который мог иметь любое этническое происхождение.
В ходе 2-й мировой войны произошел последний акт казачьей трагедии. В начале 1943 года начался исход не желавших снова попасть под советскую власть казаков с занятых немцами территорий. По имеющейся очень неполной статистике штабов казачьих формирований, за январь – февраль 1943 года через Ростов и Тамань прошло на Запад 312 с половиной тысяч человек (из них 136 тысяч – донцы, 94 тысячи – кубанцы, больше 35 тысяч – терцы и около 16 тысяч – калмыки. По их пятам двигалась Красная армия – много казаков, как из боевых частей, так и беженцев, погибло в боях или при бомбёжках советской авиации, часть была захвачена красными и отправлена в лагеря.
Но и для тех кто смог избежать смерти во время исхода со своей земли, судьба была неблагосклонна. Многие погибли в боях, а большинство тех, кому повезло добраться к весне 1945-го года до Австрии были выданы англичанами обратно в СССР. Город Лиенц, где происходила массовая выдача беженцев, стал символом конца последнего организованного казачьего сопротивления большевизму и гибели казачьей элиты. После этого остались фактически лишь осколки казачества, разбросанные по городам и весям, как на советской территории, так и в эмиграции. Это был последний акт геноцида казачества, после чего оно, как активная сила, сошло с исторической арены.
Хотя в начале 90-х годов в России было декларировано возрождение казачества, этот процесс быстро сошёл на нет ибо выяснилось, что возвращать землю, права и казачью власть никто не собирается. Попытки создания казачьих национально-культурных автономий были пресечены со ссылками на закон „О казачестве“, отрицающим всякую этническую природу казачества и определяющим казака как любого гражданина РФ, вступившего в казачье общество. Из таких обществ и был создан государственный казачий реестр, который по своей сути является такой же имитацией как „сталинские казаки“. Первоначально это были помощники власти на местах (типа советских дружинников), но впоследствии, начали использоваться российскими спецслужбами как наёмники в конфликтах на Украине и Сирии, а также для других грязных дел, типа борьбы с политической оппозицией нынешнему российскому режиму.
Это новосозданное „казачество“ имеет свою – советско-патриотическую идеологию. И оно, при поддержке власти, стремится создать соответствующую версию истории казаков. Сюда входит отрицание этнической сущности казачества и трактовка его как „служилого сословия“, вытаскивание на первый план фигур „красных казаков“ типа Миронова (застреленного самими красными за ненадобностью ещё в 1921 году), оправдание коллективизации и репрессий как залога будущей победы в войне, апологетика Сталина якобы возродившего „казачество“ и восхваление „сталинских казаков“ в годы войны, прямая фальсификация истории казачьей эмиграции и даже биографий казаков-эмигрантов.
Полное переписывание истории должно стать последним актом геноцида казаков. Историческая правда ни власти, ни псевдоказакам не нужна, отсюда их столь яростное отношение к любой деятельности в области истории, которая направлена на сохранение памяти казачьего народа.
Ведь с исчезновением исторической памяти – геноцид будет завершен, народ исчезнет и не воскреснет больше никогда. Мы стоим в одном шаге от этого.